пятница, 28 июля 2017 г.

А. Приставкин. Рогожский рынок

Рогожский рынок
Был один момент в моей жизни, когда я соприкоснулся с Пушкиным, это не могло пройти бесследно. Произошло всё это в войну, на Рогожском рынке в Москве.
Кто пережил войну в Москве, тот не может не помнить этого рынка. Тут всё было и всё продавалось из того, что могло существовать и продаваться. А я приехал сюда, чтобы продать поленницу дров и на вырученные деньги купить еды.
Дрова продавались так: несколько тоненьких чурбачков, сложенных в кучку. Дрова были, как хлеб, как продуктовые карточки.
В тот день мне ужасно повезло. Наш сосед захотел завалить единственное дерево на участке и попросил меня помочь. Я, конечно, согласился и попросил только накормить меня перед распилом, потому что боялся, что не хватит сил тянуть пилу.
Сосед напоил меня чаем без сахара, потом мы пилили в темноте дерево, для экономии забирая ниже травы. Дерево, огромное, многолетнее, а мы торопливо отсекали от него часть за частью, пока не превратили великана в компактную кучку кругляшей, один из которых был законно моим.
Хочешь — топи и грейся, отогревай замерзшую за войну душу, а можно было перевести это в пищу, в картошку, и разом её съесть.
Целый килограмм картошки — вот что я смог вообразить и поехал на Рогожский рынок.
Мёрзлые люди ходили вдоль нашего ряда, приценивались, присматривались, поднося иное полено к глазам. Я стоял на своей, выбранной мною цене, которая соответствовала килограмму картошки. Я живо представлял мою картошку и в сыром виде, и в кастрюльке с водой, распространяющую по дому волшебный аромат, я её переварил и съел сто раз, пока стоял с дровами. Какой же был мороз! Я плакал от боли, понимая, что погибаю от своего богатства.
И вдруг появился человек, которого я даже не разглядел. Не торгуясь, не осматривая каждое полено, он заплатил всю назначенную мной сумму, положил дрова в сумку и пошёл прочь.
Медленно двигаясь, я вошёл в толпу и увидел заросшую щетиной шею человека, держащего в руке мыльницу, плоскогубцы и книжку.
— А что это у вас? — смог я жалобно произнести про книгу.
Передо мной уже сияла картинка тёмной реки, Дворцовая набережная с железной оградкой, у которой в очень странной позе стояли два господина в котелках, а внизу было написано «Александр Пушкин. Евгений Онегин».
Я слышал, что есть такие стихи, но едва ли догадывался, каковы они и зачем они мне здесь нужны. Но книга была в моих руках, и вернуть её не было уже возможности. Помимо своей воли я спросил: «Сколько?»
Он показал на мой кулак, подхватил на лету деньги и будто проглотил их. Во мне зашевелилась тоскливая мысль, что картошка уже не моя. От страха, от невозможности что-либо исправить у меня схватило живот.
— Дядя! — закричал я. — Дядя, отдай! Отдай!
Я заплакал негромко, потом вытер слёзы, вынул из-за пазухи книгу, почти безразличную мне, и стал думать над ней.
Захотелось домой, и шёл, тихо вздыхая, а иногда поскуливая, словно меня побили. Потом я открыл книгу и прочёл несколько строчек про какого-то дядю.
В стихах было что-то лёгкое, странное, они будто сами читались, и хотелось читать ещё.
Чёткий, почти воздушный стих, похожий на сон, удивил меня, и строчка за строчкой, точно на волнах моря, я поплыл неведомо куда, забыв о том, что меня окружает. Проход к стихам оказался так же прост, как от пустой прогулки к драгоценному полену, от него к деньгам, а потом к этой книге.
Мир вокруг жил, обуреваемый единственной страстью: продать- купить, а в итоге выжить, но я уже исчез из него, мне стало легко. И дело тут было не в одной волшебной силе стихов, а в кажущейся несовместимости двух миров этого столь уродливого, сколь и необходимого рынка, откуда я выхватил книгу, как звезду в ночи, и она повела меня за собой в другой головокружительный мир, сладкий, как балы, как ложи, как паркет, как опера и что-то уж совершенно невозможное и прекрасное. А я ведь и не знал, что это бывает!
(По А. Приставкину)


Комментариев нет:

Отправить комментарий