А.Я. Бру­ш­тейн. Завет воли к со­про­тив­ле­нию

(1)В этом доме по­сто­ян­но оста­нав­ли­ва­ют­ся и дают свои пред­став­ле­ния все при­ез­жа­ю­щие в наш город фо­кус­ни­ки и дру­гие за­ез­жие ар­ти­сты. (2)Се­год­ня около подъ­ез­да висят пла­ка­ты: «Чудо-ху­дож­ник ри­су­ет но­га­ми». (3)Ко­неч­но, я жа­лоб­но прошу:

 —   (4)Ма-а-ма...

(5)И ко­неч­но, мы под­ни­ма­ем­ся по лест­ни­це. (6)В боль­шой ком­на­те  —   это зал пред­став­ле­ний  —   перед ма­лень­ки­ми под­мост­ка­ми стоят в три ряда сту­лья. (7)На­ро­ду не­мно­го. (8)Раздаётся зво­нок. (9)Кто-то иг­ра­ет на пи­а­ни­но. (10)Пуб­ли­ка рас­са­жи­ва­ет­ся на сту­льях. (11)На под­мост­ки, где стоит боль­шой моль­берт и стул, вы­хо­дит че­ло­век с из­мя­той фи­зио­но­ми­ей, он гром­ко про­каш­ли­ва­ет­ся и на­чи­на­ет го­во­рить:

 —   (12)По­чтен­ней­шая пуб­ли­ка, сей­час вы, без со­мне­ния, уви­ди­те ве­ли­чай­шее чудо, не­объ­яс­ни­мую за­гад­ку при­ро­ды, ху­дож­ни­ка, ли­шив­ше­го­ся обеих рук. (13)Ху­дож­ник этот на­учил­ся ри­со­вать но­га­ми, и вы сей­час убе­ди­тесь в этом сами.

(14)На под­мост­ки вы­хо­дит вы­со­кий, строй­ный че­ло­век с сим­па­тич­ным лицом. (15)Оба ру­ка­ва его пи­джа­ка со­вер­шен­но пусты свер­ху до­ни­зу, и концы ру­ка­вов за­ло­же­ны в оба кар­ма­на. (16)Это и есть без­ру­кий ху­дож­ник. (17)Он кла­ня­ет­ся зри­те­лям без улыб­ки, с до­сто­ин­ством. (18)Ху­дож­ник са­дит­ся на стул перед моль­бер­том. (19)Че­ло­век с мятым лицом встав­ля­ет кусок угля в паль­цы ноги ху­дож­ни­ка. (20)И ху­дож­ник на­чи­на­ет ри­со­вать ногой. (21)Спер­ва на моль­бер­те по­яв­ля­ет­ся что-то вроде из­ви­ли­стой речки. (22)По обе сто­ро­ны её воз­ни­ка­ют де­ре­вья. (23)Нет, это не речка, а до­рож­ка в лесу. (24)Потом из-за де­ре­вьев по­яв­ля­ет­ся солн­це. (25)Всё.

 —   (26)«До­ро­га ухо­дит вдаль...»,  —   объ­яс­ня­ет ху­дож­ник,  —   это пей­заж.

(27)Потом он ри­су­ет ещё не­сколь­ко ка­ри­ка­тур. (28)Зри­те­ли сме­ют­ся, хло­па­ют. (29)Ху­дож­ник встаёт, на­ша­ри­ва­ет но­га­ми туфли. (30)По­мощ­ник, по­ка­зы­вая на ри­сун­ки, сде­лан­ные толь­ко что ху­дож­ни­ком, пред­ла­га­ет же­ла­ю­щим при­об­ре­сти их. (31)Же­ла­ю­щих не ока­зы­ва­ет­ся.

 —   (32)Не­до­ро­го... (33)Ку­пи­те!  —   пред­ла­га­ет по­мощ­ник ху­дож­ни­ка. (34)Ху­дож­ник стоит не­по­движ­но. (35)Глаза его опу­ще­ны. (36)Губы креп­ко сжаты.

 —   (37)А сколь­ко?  —   вдруг взвол­но­ван­но спра­ши­ваю я.

(38)Мама очень ре­ши­тель­но берёт меня за руку. (39)По­мощ­ник бро­са­ет­ся к нам:

 —   (40)Дёшево...

(41)Я смот­рю на маму умо­ля­ю­щи­ми гла­за­ми.

 —   (42)Ма­моч­ка!..

(43)Мама пла­тит трид­цать ко­пе­ек. (44)Ху­дож­ник под­хо­дит к краю под­мост­ков, он го­во­рит очень сер­деч­но и про­сто:

 —   (45)Пусть ма­лень­кая ба­рыш­ня возьмёт ри­су­нок «До­ро­га ухо­дит вдаль...». (46)Когда я ещё был ху­дож­ни­ком (а я был на­сто­я­щим ху­дож­ни­ком, прошу мне по­ве­рить!), это была моя лю­би­мая тема: «Все  —   вперёд, все  —   вдаль! Идёшь  —   не падай, упал  —   встань, рас­шиб­ся  —   не хнычь. Все  —   вперёд! Все  —   вдаль!..»

(47)Ри­су­нок ху­дож­ни­ка углем на бу­ма­ге «До­ро­га ухо­дит вдаль...», за­де­лав в стек­лян­ную рамку, по­ве­си­ли в моей ком­на­те. (48)В те­че­ние ряда лет, когда я от­кры­ва­ла глаза, я ви­де­ла до­ро­гу среди де­ре­вьев, из-за ко­то­рых вста­ва­ло солн­це, и вспо­ми­на­ла слова ху­дож­ни­ка: «Упал  —   встань. Рас­шиб­ся  —   не хнычь. До­ро­га ухо­дит вдаль, до­ро­га идёт вперёд!» (49)Это были му­же­ствен­ные слова му­же­ствен­но­го че­ло­ве­ка. (50)Уве­чье не по­бе­ди­ло его  —   он по­бе­дил своё уве­чье. (51)Он не рас­те­рял­ся, не пал духом, он не про­сил ми­ло­сты­ню, как про­сят ка­ле­ки, он ра­бо­тал как мог. (52)Ху­дож­ник ска­зал мне свои за­ме­ча­тель­ные слова как на­пут­ствие, а я за­пом­ни­ла их на всю жизнь как завет воли к со­про­тив­ле­нию. (53)Ох, как при­го­ди­лись мне в жизни эти слова!

(По А.Я. Бру­ш­тейн*)

* Алек­сандра Яко­влев­на Бру­ш­тейн (1884 —  1968)  —   рус­ская со­вет­ская пи­са­тель­ни­ца и дра­ма­тург.